— Знаю.
Воспользовавшись своей рубашкой, Ричер сгреб дробинки в кучку у двери. Затем расправил матрас и улегся. Мягко покачиваясь в такт движению. Уставившись в продырявленный лист железа над головой. Дырки, оставленные дробью, напоминали карту далекой галактики.
— Мой отец сделает все, чтобы вызволить меня, — уверенно произнесла Холли.
Теперь говорить стало труднее, чем было раньше. К реву двигателя и шелесту покрышек добавился пронзительный свист дырявой крыши. Полный спектр шума. Холли лежала рядом с Ричером. Прижавшись головой к его голове. Ее рассыпавшиеся волосы щекотали ему щеку и шею. Затем Холли, устроившись поудобнее, вытянула ноги. Между телами по-прежнему оставалось какое-то расстояние. Изящная буква «Л» осталась. Однако угол стал более острым.
— Но что мы можем сделать? — спросил Ричер. — Давай прикинем.
— Несомненно, похитители выдвинут какие-то требования. Сам знаешь: «или вы делаете то-то и то-то, или вашей девочке будет плохо.»
Она говорила медленно, и в ее голосе прозвучала дрожь. Уронив свою руку в пространство, разделяющее их, Ричер нащупал руку Холли. Мягко ее пожал.
— Это совершенно бессмысленно, — возразил он. — Сама подумай. Чем занимается твой отец? Проводит в жизнь долгосрочную политику и обеспечивает боевую готовность. Долгосрочную политику определяют конгресс, президент и министр обороны, так? И если председатель объединенного комитета начальников штабов встанет у них поперек пути, они его просто сместят. Особенно если будет известно, что на него оказывается давление, так?
— Ну а боевая готовность войск? — спросила Холли.
— То же самое, — сказал Ричер. — Твой отец — председатель комитета. В который входят начальники штабов сухопутных сил, военно-морского флота, авиации и морской пехоты. Если все они не станут подпевать твоему отцу, это недолго останется тайной, ведь так? И твоего отца опять же сместят. Выведут его из уравнения.
Холли повернула голову. Посмотрела на Ричера.
— Ты уверен? А что если эти ребята работают, например, на Ирак? Предположим, Саддам Хусейн хочет снова захватить Кувейт. Но боится новой «Бури в пустыне». Он похитил меня, и теперь мой отец скажет: «Извините, это невозможно», и придумает тысячу разных отговорок.
Ричер пожал плечами.
— Ты сама ответила на свой вопрос. Отговорки будут надуманными. В действительности мы можем повторить «Бурю в пустыне», если захотим этого. Без труда. Всем это известно. Так что если твой отец начнет это отрицать, все сразу поймут, что он лжет, и догадаются, почему. И его просто отстранят. В армии нет места для чувств. Если похитители задумали именно это, они напрасно теряют время. У них ничего не получится.
Холли ответила не сразу.
— Тогда, может быть, это месть, — медленно промолвила она. — Быть может, моему отцу мстят за то, что он сделал в прошлом. Опять таки мне приходит на ум Ирак. Быть может, кто-то хочет, чтобы отец принес извинения за «Бурю в пустыне». Или за Панаму, за Гренаду или еще на что-нибудь.
Ричер лежал на спине, покачиваясь в такт движению. Сквозь отверстия в крыше в кузов проникал ветерок. Из-за этой своеобразной вентиляции в машине стало значительно прохладнее. А может быть, все объяснялось сменой настроений.
— Все это слишком уж сложно, — наконец сказал Ричер. — Надо обладать слишком уж извращенным умом, чтобы винить во всем председателя объединенного комитета начальников штабов. Есть и более очевидные цели. Более важные персоны, так? Президент, министр обороны, сотрудники государственного департамента, генералы, непосредственно командовавшие частями. Если бы Багдад действительно хотел кого-нибудь публично унизить, выбрали бы человека, который у всех на виду, а не штабную крысу из Пентагона.
— Тогда в чем же дело, черт побери? — спросила Холли.
Ричер снова пожал плечами.
— В конечном счете, ни в чем. Похитители не продумали все до конца. Вот что делает их такими опасными. Они знают свое дело, но они глупы.
Грузовик размеренно катился вперед на протяжении еще шести часов.
По оценке Ричера, проехал еще триста пятьдесят миль. Внутри кузова стало прохладнее, но Ричер уже больше не пытался определить по температуре направление, в котором они ехали. Расчеты сбили дыры в крыше, проделанные дробью. Вместо этого Ричеру приходилось полагаться только на голые рассуждения. Грузовик отъехал от Чикаго на восемьсот миль, и не в восточном направлении. Все равно выбор возможностей был очень широким. Ричер мысленно прошелся по карте по часовой стрелке. Машина могла доехать до Джорджии, Алабамы, Миссисипи, Луизианы. До Техаса, Оклахомы, до юго-западной оконечности Канзаса. Не западнее. На мысленной карте в голове Ричера в этих местах сгущались коричневые краски, которые показывали восточные склоны гор, а грузовик пока что еще не начинал затяжные подъемы. Оставались еще Небраска и Южная Дакота. Быть может, Ричеру предстояло проехать мимо горы Рашмор, второй раз в жизни. А может быть, грузовик миновал Миннеаполис и углубился в Северную Дакоту. Восемьсот миль от Чикаго — гигантская дуга, пересекающая весь континент.
Свет, проникающий сквозь отверстия в крыше, уже несколько часов как сменился темнотой, когда наконец грузовик сбавил скорость и свернул вправо. Поднялся по насыпи. Холли, заворочавшись, повернула голову. Посмотрела на Ричера. В ее глазах появился вопрос. Пожав в ответ плечами, Ричер стал ждать. Грузовик, остановившись на мгновение, повернул направо. Проехал прямо, вильнул влево, вправо, опять поехал прямо, уже медленнее. Усевшись на полу, Ричер нащупал рубашку. Натянул ее. Холли тоже уселась.